ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РАВНИНУ: ДИГОРСКОЕ ОБЩЕСТВО В ПЕРЕЛОМНУЮ ЭПОХУ
Сложившаяся в Западной Осетии социально-экономическая система, выросшая из подчинения гражданской общины пришлой военной знати, основывалась на политическом господстве баделиат и обязанности крестьян выплачивать личную ренту-подать. Перспективы дальнейшего развития феодальных отношений были связаны с укреплением землевладельческих прав баделиат, формированием крупной земельной собственности и земельной ренты. В русле этого процесса происходил захват баделиатами горных пастбищ, встречавший отпор крестьянской общины. Другой, более надежный способ приобретения прав на землю заключался в освоении предгорной равнины. Преимуществом этого пути была возможность быстрой интенсификации экономики за счет расширения земледельческого хозяйства. Закономерность такого решения определялась естественной необходимостью: рост численности населения требовал приращения территории и увеличения фонда хозяйственных угодий. «При увеличении народонаселения они не нашли другого пути расселения, кроме северных степей», - записал Л. Штедер. Дигорское общество сыграло пионерскую роль в возвращении алан-осетин на равнину в XVIII в. Плодородные земли равнины, расстилавшейся на север от входа в Дигорское и другие осетинские ущелья, находились до первой четверти ХІХ в. под контролем князей Малой Кабарды. Переселение на равнину означало для осетинской знати вступление в вассальную зависимость от кабардинских князей. Для баделиат, издавна состоявших в близких родственных связях с высшим слоем вассального князьям кабардинского дворянства и опиравшихся на поддержку князей в навязывании своей власти Дигорской общине, такой шаг не мог показаться ни неожиданным, ни трудным в исполнении.
Основание первых дигорских селений на равнине обычно датируют приблизительно: в диапазоне от середины ХVІІ в. до начала XVIII в., временем до ХVІІІ в. Основанием для датировки служат сделанные в середине XIX в. заявления баделиат о двухвековой давности владения равнинными землями и наиболее ранние упоминания в документах середины XVIII в.
По сообщениям депутатов в комиссиях К. Г. Алехина и В. Е. Шостака, «три фамилии баделятов: Кубатиева, Туганова и Каражаева с значительною частью народу по взаимному согласию поселились на плоскости с дозволения кабардинских князей фамилии Таусултановых». Сами баделиата утверждали, что земля на равнине досталась им «покупкою у князей кабардинских» в обмен на уплату определенного числа холопов мужского пола.
Баделиатская информация о «покупке у кабардинцев» была хорошо известна во второй четверти ХІХ в.
Крестьянские депутаты высказали сомнение в покупке: <...> иначе дигорский народ за право пользования этой землей не давал бы фамилии Таусултановой с каждого двора по барану, а вносил бы повинность эту баделятам». Запрошенные кабардинские депутаты «отозвались, что земля эта принадлежит князьям Таусултановым, которым Бадилаты по условию платили повинность в пользу их узденей», и князья эту землю не продавали, поскольку «у них не в обычае продавать свои земли кому бы то ни было, а как сказано выше, только дозволили ею пользоваться за условленную плату». Хорошо известно, что в Кабарде ХVІІІ в. господствовал принцип фамильного княжеского (верховного) владения, и даже в XIX в. князья не были склонны превращать своих вассалов в земельных собственников, предпочитая отдавать свободные земли внаем. Однако известно и то, что князья были обязаны вознаграждать вассалов установленной данью за службу и поселение на своей территории, а не наоборот. Крестьянский аргумент тоже несостоятелен, потому что «дань в год с каждого двора по одному барану» платили Таусултановым и некоторые горцы-осетины, но подать эта была установлена в пользу княжеских дворян-бегаулов, прикрепленных к определенному населению. Об этом же порядке упоминали и сами баделиата, рассказывая, что в тех случаях, когда «князья приезжали к ним, то все время пребывания баделяты кормили их и свиту, за что получали подарки (однако князья присылали к ним своих поверенных, которые сохраняли спокойствие и охраняли баделят)». В целом вопрос о покупке (обмене холопов на землю) приходиться оставить открытым. Зато имена баделиат Кубатиевых, «купивших» землю и поселившихся на ней, позволяют вернуться к проблеме датировки переселения.
В баделиатских показаниях 1852 г. названы два имени - Бекмурза и Иналуко. Генеалогические материалы позволяют установить, что это братья сыновья Тазарета Кубатиева, правнуки родоначальника Кубади. Бекмурза и Иналуко приходились прапрадедами своим потомкам, родившимся в конце XVIII - первой четверти XIX в. Поэтому выход Кубатиевых на равнину и основание первого селения на Урсдоне, вероятнее всего, состоялись в последней трети XVІІ в., но не позднее рубежа ХVІІ-ХVІІІ вв. Л. Штедер, побывавший в кубатиевских селениях в 1781 г., засвидетельствовал, что одно из них (левобережное) новее другого, расположенного на правом берегу Урсдона. Кубатиевых из первого, более молодого, селения он называет «кургоги»: по принятому у осетин патронимическому принципу - это «потомки (семейство) Кургоко». Так звали одного из сыновей Бекмурзы Кубатиева. Патронимы жителей второго селения («кельмени и мизошты») не упомянуты в родословных: по-видимому, прямого мужского потомства, дожившего до середины XIX в., носители этих имен не имели.
Главные селения баделиат располагались на Хазнидоне (Каражаевы), Урсдоне (Кубатиевы), Дурдуре (Тугановы) и Лескене (Кабановы), впоследствии они получили названия по именам этих рек. Существовали также еще несколько селений на занятых баделиатами землях. «Все селения, лежащие перед подножием гор, - отмечал Л. Штедер, являются новыми поселениями живущих в горах дигорцев, с которыми они все связаны и находятся в родстве». Готовность крестьян участвовать в переселении народные депутаты в комиссиях объясняли увеличением населения и недостатком земли в горах.
Переселение происходило «по взаимному согласию» между знатью и народом. «Подвластные, переселившиеся с ними, - по рассказу баделиат, - отбывали им ту же повинность, как в горах, даже частью эта повинность уменьшилась, кроме того, подвластные платили князьям Таусултановым в год по барану с двора». Такое положение сохранялось некоторое время. Деды крестьян, возмутившихся в 1781 г., еще исполняли традиционные повинности. Видимо, не случайно и то, что значительная часть людей, вышедших с баделиатами на равнину, принадлежала к сословию кумайагов, на которых власть баделиат распространялась в большей степени. Из них состояли целые селения. Принцип первоначального «взаимного согласия» крестьяне разъясняли в комиссии К. Г. Алехина, используя привычные категории «общественного договора» с баделиатами: нападения «соседственных народов» заставили народ просить баделиат взять на себя заботы обороны, взамен приняв обязательство «давать баделиатам в год с каждого двора по одной копне сена, по барану и заниматься в летнее время пахотьбою и жнитвом».
Увеличение повинностей пришлось на середину XVIII B. - на время жизни отцов, чьи сыновья восстали в 1781 г. Л. Штедер, взявший на себя роль посредника в конфликте, свидетельствует: «Народ был готов платить бадилатам подать по примеру своих дедов, когда эти подати были
добровольными и незначительными. Но бадилаты требовали их выплаты по обычаю своих собственных отцов, т. е. по примеру тех времен, когда уже начались притеснения». К. И. Красницкий, опираясь на рассказы дигорцев, писал о причинах возмущения 1781 г.: «С каждым годом баделятам хотелось получать большую и большую дань с народа; они не переставали ее набавлять, так что народ наконец вышел из себя».
В конце 70-х гг. XVIII в. крестьяне принесли жалобы русским военным властям. Баделиата в ответ обратились к кабардинцам, которые стали силой отнимать у народа то, в чем он отказывал баделиатам. В 1781 г., когда конфликт вылился в открытое противостояние, в Дигорию приехал Л. Штедер с отрядом казаков. Используя угрозу вооруженного выступления крестьянских отрядов (фактически им возглавленных), Л. Штедер вынудил баделиат выполнить требования народа и присягнуть на верность России. 20 июля 1781 г. на Ныхасе Тапан-Дигорской общины «в местечке Стона» был заключен договор между баделиатами и народом. По этому договору повинности были возвращены к дедовской норме, а баделиата обязывались вернуть все, что было незаконно и насильственно взято у народа. Политической гарантией исполнения достигнутого соглашения была присяга, подтверждавшая вступление в подданство Российской империи. Вместе с Тапан-Дигорской общиной к России присоединились и союзные общины, то есть все Дигорское общество. По указу Екатерины II командующий Моздокской линией, управляющий горскими народами генерал Фабрициан дал «горским народам осетинцам Дигорцам» сальвогвардию, в которой сделано предостережение против «обид, налогов и притеснения» жителей Дигории, а баделиатам рекомендовано «с подвластных им черного народа подати брать по древним обычаям конечно не более таковых какие предки их четвертого колена т. е. прадеды их от своих подданных получали». В противном случае, как сказано в этом документе, подвластные «имеют право от своего владетеля отойти и быть вольными». Нет сомнения, что в том числе и это распоряжение служило основанием для переселения к Моздоку дигорцев, основавших будущие станицы Черноярскую и Новоосетинскую. Но на социальную жизнь дигорской метрополии оно вряд ли оказало серьезное влияние. Известно, что баделиата не спешили выполнить пункты договора о возвращении насильно отнятого и уменьшении повинностей.
В течение следующих десятилетий Россия была занята решением сложных военно-политических задач на Кавказе и не имела возможности вмешиваться во внутреннюю жизнь горных аланских обществ. Присоединение Дигории рассматривалось в сугубо политическом контексте, который недвусмысленно сформулировал еще Л. Штедер: подчинением дигорцев была установлена прямая связь с Имеретией через горы и создан плацдарм в тылу беспокойной Кабарды. В 1802 г. через Дигорское ущелье в Имеретию проехала дипломатическая миссия. Документы 1815-1816 гг. отразили активную заинтересованность грузинских церковных и русских военных властей в функционировании этой дороги и лояльности Дигории. Одновременно происходила переориентация дигорской знати, увидевшей в России более надежного, чем кабардинские князья, партнера и сюзерена. В 1806 г. дигорские старшины обратились с прошением, в котором заявили, что «добровольно желают быть в подданстве Российской короны», и просили «учредить крепость» поблизости от своих равнинных поселений, а также принять другие возможные меры для защиты «от кабардинских хищников». Со своей стороны они обещали противодействовать врагам России, выдавать бунтовщиков и шпионов, оказывать содействие в исполнении «казенных надобностей» и т. д. В прошении содержится просьба старшин «владеть им всегда своими подвластными и принадлежащими им землями <...> чтоб им служили по обычаю подданные их, платили оброк, как и прежде». В 1815 г. депутация баделиат и царгасат была принята главнокомандующим на Кавказе Н. Ф. Ртищевым, который удовлетворил их просьбы об участии властей в установлении мирных отношений дигорцев с кабардинцами и согласия с другими аланскими обществами, открытии свободного сообщения и торговли с Кавказской линией.
Наконец, в 1822 г. главнокомандующий А. П. Ермолов распорядился закрепить за дигорцами занятую ими на равнине территорию. Кабардинцы были лишены всяких прав на эти земли. Власти проявили большую заинтересованность в переселении на равнину горных жителей. В массовом переселении на равнину, начавшемся в 20-е гг. ХІХ в., участвовали и дигорцы. Баделиата (за единичными исключениями) повели себя лояльно, выдали аманатов. Со своей стороны, А. П. Ермолов заверил их, что «дигорские первостепенные старшины не лишатся своих прав над подвластным им черным народом, и со временем правительство их права утвердит». С именем А. П. Ермолова и событиями 1822 г. связано прекращение подворной подати кабардинским князьям.
В 1827 г. баделиата отправили своих представителей к командующему войсками на Кавказской линии генералу Емануелю для «испрошения покровительства и защиты» императора Николая 1.
Если политические декларации первой трети ХІХ в. и могли оказать какое-то влияние на социальные отношения в Дигории, то только в направлении укрепления позиций баделиат, вовремя и удачно поменявших своих покровителей. Но российская администрация, в отличие от кабардинских князей, не спешила вмешиваться в отношения сословий и не связывала своих интересов с исполнением крестьянами повинностей в пользу баделиат. Поэтому главным событием, оказавшим неизгладимое впечатление на дигорское крестьянство, оказалась отмена княжеской подати, ставшая впоследствии важным аргументом в борьбе за полное освобождение от повинностей.
События 1781 г., состоявшийся договор между сословиями и запрет властей притеснять крестьян, возможно, и задержали прогресс феодальных институтов на равнине, но не могли остановить его. Новые хозяйственные условия требовали адаптации сложившихся в горах отношений,
создания социального механизма, соответствовавшего изменившейся экономической реальности. Это было неизбежно хотя бы уже потому, что расширение земельного фонда породило иную, отличную от горной, структуру хозяйственных занятий, в которой полеводству и огородничеству отводилось значительное место. Земледельческие приоритеты отчетливо проявились в составе возникшей на равнине поземельной повинности. Обязанность крестьян выплачивать «подать хлебом, скотом, сеном и дровами» засвидетельствована для рубежа XVIII-XIX вв. Она подробно описана сословно-поземельными комитетами и комиссиями.
Эта повинность была общей для всех крестьянских сословий. Если не детализировать незначительные различия, существовавшие между нормами ренты в селениях Кубатиевых, Тугановых Каражаевых, то подворная годовая плата за пользование землей на равнине складывалась из следующих пунктов: 1) один работник на один день для распашки земли - со своим инвентарем, но на хозяйском корму;
2) один работник на тех же условиях для участия в жатве;
3) привоз с поля одной арбы сжатого господского хлеба;
4) один баран;
5) одна арба сена;
6) одна арба дров;
7) определенная мера хлеба в зерне;
8) одна сапетка (улей) меда.
Три первых пункта регламентируют отработочную, а следующие пять - продуктовую ренту. Личная рента-подать существовала на равнине в том же объеме, что и в горах.
Такая норма повинностей, включавшая вынесенную из гор личную ренту-подать и введенную на равнине земельную (продуктовую и отработочную) ренту, была базовой, единой для всех уездонов и кумайагов. Хехезы платили только земельную ренту. Крестьяне никогда не отрицали ни существования этой базовой нормы, ни своего изначального согласия ее исполнять.
Все прочие обязанности, возлагавшиеся на крестьянство в ходе освоения равнинных земель, относились уже к разряду «притеснений», доходящих «до полного отягощения народа». Они достаточно четко разделяются во времени на два (следующих после первого, связанного с базовой нормой) этапа развития феодальных отношений на Дигорской равнине. Вторым этапом являлось введение личной повинности по отношению к баделиатам-хозяевам равнинного селения. Оно произошло, по-видимому, не позже первой трети XIX в., поскольку для 40-х гг. ХІХ в., когда начались сословно-поземельные разбирательства, это новшество воспринималось как устоявшееся и давно исполняемое «изменение». Если по старому горному обычаю личной рентой податью крестьяне, где бы они ни жили, были обязаны «своим» баделиатам (то есть тем, в подвластность к которым были наследственно прикреплены), то в равнинных селениях Тугановых и Кубатиевых стало твердым правилом: 1-й, 5-й, 7-й и 8-й пункты личной ренты-подати (см. предыдущий очерк «Горная община Тапан Дигора») исполнять баделиатам-хозяевам земли и селения. Тем самым была создана система централизованного подчинения подвластного населения единому феодально-вотчинному центру.
К третьему этапу относятся нововведения, навязывавшиеся баделиатами и встречавшие сопротивление народа в 40-е гг. ХІХ в. Это прежде всего увеличение продуктовой ренты например: баделиата требовали по барану и с тех крестьян своих селений, которые не пользовались пастбищами на их земле, но имели отары; вместо одной сапетки меда стали брать по две с каждого двора. Кроме того, Тугановы и Каражаевы запретили бесплатно пользоваться лесом. Другой вариант «приватизации» лесоматериалов - правило, по которому за пользование «лесными произведениями ничего не платят; но если кто из узденей, кумаяг и хехесов переходит на жительство в другой аул, то все деревянные строения (сакли и дворовые службы) остаются в пользу аульного баделята». В 1864 г. администрация, занимавшаяся переселением крестьян в новые селения, засвидетельствовала, что по поводу оставления построек «не имеется коренного обычая и до сих пор делалось это по праву сильного». Еще одно очень показательное «притеснение» происходило в сфере личных прав крестьянина. В 1849 г. народные депутаты жаловались, что баделиата пытаются запретить «переселяться по своему желанию в другие места, на что однакож не имеют никаких законных прав и руководствуются в этом случае просто правом сильного».
Таким образом, на первом этапе развития равнинного феодализма в Дигории к личной ренте-подати была добавлена продуктовая и отработочная земельная рента. На втором этапе (не позже первой трети XIX в.) - живущие в селении крестьяне стали исполнять часть личных обязанностей и в пользу баделиат-хозяев земли, чем было достигнуто соединение в руках крупных землевладельцев рычагов экономического и внеэкономического принуждения. На третьем этапе (вторая четверть XIX в.) происходила форсированная попытка увеличить норму ренты с параллельным расширением личной зависимости крестьян.
Такая последовательность и успешность этапов процесса феодализации была предопределена особенностями сложившейся в горах социальной системы.
Селения, основанные на равнине отдельными семьями баделиат, фактически становились вотчинными поселениями. Хотя в новых поколениях семья основателей разрасталась и делилась, руководство делами вотчины осуществлял от имени патрилиниджа его глава (как правило, старший по возрасту). Представители других ветвей фамилии не имели никакого отношения к землевладению и правам на связанную с ним ренту, но иногда переселялись из гор в селения родичей. Когда в середине XIX в. правительство закрепило за баделиатами равнинные земли, возникла проблема посемейного их разделения, что также указывает на преимущественно вотчинный характер равнинных владений.
Еще одна черта, отличающая дигорскую равнину от горной зоны - это резко возросшее число хехезов, большинство которых были выходцами из малоземельного Алагирского общества. В четырех урсдонских селениях Кубатиевых и в Дурдуре у Тугановых они составляли 80 из 350 дворов общего населения. Много было переселенцев из Туальского общества, из дигорских общин наибольшее число хехезов дал донифарсский Лезгор 40 дворов, живших в селении Кабановых на Лескене и составлявших там три четверти населения. Такой состав подвластных делал проблему укрепления личных (внеэкономических) аспектов крестьянской зависимости весьма актуальной для феодалов.
В 1860 г., когда обсуждался вопрос о денежном вознаграждении баделиатамза потерю их прав над равнинными жителями, была составлена «Ведомость о числе дворов простого Дигорского народа, обязанного повинностями Бадилатам». В этом «ретроспективном» документе за Тугановыми числятся 148 дворов, за Кубатиевыми - 195, за Абисаловыми - 146, за Каражаевыми - 47, за Чегемовыми - 7, за Кабановыми - 24, за Битуевыми - 38. В этом же документе указано число «холопов, живущих отдельными дворами: у Кубатиевых таких семей было 10, у Абисаловых - 12, у Кабановых - 2, у Битуевых - 4.
Нелишне вспомнить и о демографической динамике: в 1812 г. дигорское население составляло 693 двора, а через полвека (в 1867 г.) на равнине жили 647 дворов и 5488 душ, а в горах 595 дворов и 5509 душ.
Руслан Бзаров
