Александр Мошинский
ПУБЛИКАЦИИ И АНАЛИЗ ДИГОРСКИХ МАТЕРИАЛОВ
Научная обработка археологических памятников Дигории, в том числе и интересующего нас периода, фактически началась в 1900 г. с выходом в свет восьмого тома «Материалов по археологии Кавказа», содержавшего бесценный для всех кавказоведов труд П. С. Уваровой «Могильники Северного Кавказа». Впервые в научный оборот была введена масса археологического материала, происходившего из горных памятников Северной Осетии и сопредельных ей районов. Большая часть опубликованных П. С. Уваровой находок, к сожалению, депаспортизована. В лучшем случае указан могильник, из которого происходит данная вещь, в худшем - селение, у которого располагается могильник. Но, несмотря на это, большое количество опубликованных вещей при достаточно высоком качестве иллюстраций (фототипии в масштабе один к одному), на целое столетие сделало книгу П. С. Уваровой незаменимой для исследователей. И для археологов ХХІ в. эта книга, без сомнения, останется настольной.
Ряд материалов, происходящих из дигорских могильников и хранящихся в зарубежных музеях, был опубликован в XIXв. Е. Шантром (Shantre, 1887) и не так давно И. Мотценбекером (Motzenbäcker, 1996).
Следующий этап в научном осмыслении дигорских памятников позднекобанского времени связан с публикацией в 1949 г. обстоятельной источниковедческой работы Е.П. Алексеевой, посвященной анализу памятников центральной части Северного Кавказа (Алексеева, 1949). Этот труд базировался в основном на неполно документированных дореволюционных раскопках и сборах, а также на материалах раскопок экспедицией Е. И. Крупнова и Л. П. Семенова сильно разрушенного могильника Верхняя Рутха. Несмотря на это, данная работа явилась большим шагом вперед как в изучении позднекобанской культуры в целом, так и Дигорского ущелья в частности. Впервые из общего массива кобанских древностей были достаточно четко выделены материалы позднекобанского времени (хотя из- за недостаточной определенности комплексов в отдельных случаях приводились и отдельные более ранние вещи, в том числе протокобанского времени). Позднекобанскую эпоху автор разделил на две хронологические группы: VI—III вв. до н. э. и ІІІ в. до н.э. - ІІІ в. н. э. Были определены и локальные группы: восточная и западная, в которую вошли дигорские памятники.
В 1960 г. Е.И. Крупнов в монографии «Древняя история Северного Кавказа» фактически подвел итог более чем полувековым изысканиям. Он обосновал разделение кобанской культуры на три локальных варианта: центральный, западный и восточный; оговорил важнейшие вопросы датировки культуры, ввел в научный оборот новую группу материалов (результаты доследования могильника Верхняя Рутха).
Вышедшая в 1972 г. монография В. Б. Виноградова (Виноградов, 1972) посвящалась истории Центрального и Северо-Восточного Кавказа в скифское время. Проделанный автором глубокий анализ материала стал очередной вехой в изучении кобанской культуры. В монографии проанализированы все имевшиеся к тому времени в распоряжении исследователей памятники VІІ-ІV вв. до н. э., рассмотрены основные категории инвентаря и дана оценка связей со степными племенами.
Следующий этап связан с именем В. И. Козенковой, которая в многотомном своде рассмотрела и систематизировала огромный материал. Тем не менее дигорские памятники, как и вся центральная часть Северного Кавказа, автором в этих изданиях не рассматривались, хотя и привлекались в отдельных статьях и обобщающей монографии (Козенкова, 1990, 1996). В целом В. И. Козенковой была принята хронология и система разделения на локальные варианты, предложенная Е. И. Крупновым.
Проблема взаимоотношений кавказских и степных племен давно привлекает внимание исследователей (Ростовцев, 1925. С. 302-303). Особенно ярко это проявилось в последние десятилетия, когда данной теме было посвящено множество работ, в том числе несколько монографий (Виноградов, 1972; Техов, 1980; Махортых, 1991). Все исследователи, занимавшиеся этим вопросом, отмечают активность скифо- кавказских контактов в период скифских походов через Кавказ и в эпоху непосредственно после них, т. е. в VII-VI вв. до н. э. Говоря о последующем времени, большинство исследователей констатируют, с одной стороны, сокращение количества скифских памятников в Предкавказье вплоть до их полного исчезновения в ІVв. до н.э. (Петренко, 1986. С. 172; Махортых, 1991. С. 112; Ольховский, Евдокимов, 1994. С. 45), с другой стороны ослабление связей скифского мира с Кавказом с середины V в. до н. э. вплоть до почти полного исчезновения в начале IV в. до н.э. (Ильинская, Тереножкин, 1983. С. 40, 72, 358; Есаян, Погребова, 1985. С. 136). При этом допускается процесс ассимиляции (Ильинская, Тереножкин, 1983. С. 72; Петренко, 1994. С. 16). Однако, по мнению М. П. Абрамовой, какая-то часть скифских племен, в основном покинувших Предкавказье к концу V в. до н. э., продолжала жить в этом районе (Абрамова, 1990. С. 120). Существует также допущение этнической трансформации в Предкавказье части скифских племен и образования в результате этого процесса новой этнической общности (Абрамова, 1990. С. 118; Ольховский, Евдокимов, 1994. С. 45).
Анализируя взаимоотношения степных и кобанских племен, исследователи также не пришли к согласию. Так, если Е. И. Крупнов считал, что связи Кавказа со скифским культурным миром были настолько сильными, что способствовали материальному переоформлению местной культуры Северного Кавказа (Крупнов, 1960. С. 171-172), то В. Б. Виноградов отмечал, что в горских кобанских памятниках степное влияние в инвентаре очень скромно, а в обряде практически отсутствует (Виноградов, 1972. С. 291).
Зародившаяся в горных районах Кавказа и достигшая высокого уровня развития кобанская культура в значительной степени в силу своего доминирующего (в географическом смысле) положения оказывала влияние на кульnуру появлявшихся в регионе степных племен. В этом контексте весьма важным представляется наблюдение Е. В. Переводчиковой о влиянии кобанского искусства на прикубанский вариант скифского звериного стиля (Переводчикова, 1987. С. 52). Характерно, что автор при этом опирается на материалы, происходящие именно из горных районов. Влияние скифской культуры на кобанскую культуру, в первую очередь заметное в искусстве, также неоднократно отмечалось исследователями.
Новые данные позволяют значительно дополнить, а частично и изменить имеющиеся представления об этой группе материалов. Дигорские памятники однозначно могут быть объектом отдельного монографического исследования. В то же время хочется надеяться, что в результате их источниковедческого анализа появятся новые возможности для решения целого ряда проблем истории Северного Кавказа «скифского» времени - VII-IV вв. до н. э.
Основные задачи, стоящие перед автором данной работы, заключаются, прежде всего, в построении источниковедческой базы: создании дробной классификации дигорских материалов позднекобанского времени, относительной хронологии дигорских древностей и, наконец, при использовании твердо датированных реперов, абсолютной хронологической шкалы для позднекобанского времени.
Опираясь на твердую хронологию, автор предпринял попытку анализа внутреннего развития кобанских племен в Дигории в исследуемую эпоху, изучения взаимосвязанного развития их экономики и социума, а также внешних связей как с другими районами кобанской культуры, так и с племенами, населявшими степные районы Предкавказья, и с Закавказьем.
Cм.: Мошинский А.П. Древности горной Дигории VII–IV вв. до н.э. (Систематизация и хронология). 2006 г.
