СТАТЬЯ АРЦУ ТОХОВА В ГАЗЕТЕ «МОЛОТ» «ПАМЯТИ ДОРОГИХ ТОВАРИЩЕЙ-КЕРМЕНИСТОВ»
7 августа 1919 г.
Пролетарская революция не прошла бесследно для горцев. Она была воспринята не только массой инстинктивно, но прочувствована и продумана основательно лучшей частью горской интеллигенции, убежденной в том, что спасение существования и человеческого достоинства горцев возможно только при торжестве этой революции.
И за нее шли на верную смерть и умирали не только десятки, но сотни и тысячи горской бедноты и молодежи на полях Кабарды, Осетии, Ингушетии, Чечни и Дагестана, за нее принесли себя в жертву в Дагестане - Дахадаевы и Буйнакские, в Осетии вожди керменистов: Николай Кесаев, Темболат Гибизов, Андрей Гостиев, Георгий Цаголов, а также Николай Дзедзиев, Чермен Баев, Умар Кубатиев и др. Керменизм в Осетии имеет свою историю.
Кермен по-дигорски и Чермен по-иронски - это имя славного народного героя, поднявшего оружие против феодального рабства и отвоевавшего себе равное право в семье отца, где он считался сыном от второй жены, следовательно, рабом. Предание и народная песня в честь героя сохранили о нем самое душевное воспоминание в народном воображении, Кермен оставался и останется самым любимым и высокочтимым героем осетинского народа.
Имя Кермен для осетинского народа говорит о целой эпохе борьбы оскорбленных и униженных с угнетателями, и этим именем назвали партию основатели революционно-демократической осетинской партии «Кермен» Темболат Гибизов и Николай Кесаев, партия потом объявила себя коммунистической.
Много энергии и сил приложили Кесаев и Гибизов, чтобы партия сделалась достойной выразительницей чаяний осетинского народа и всей горской бедноты.
Оба - из селения Христиановского, студенты - чистые, честные и самоотверженные. Оба умерли от руки черных убийц, народных палачей.
Те, кто чувствовал опасность для себя в этом новом движении - истинно народном, пролетарском — начали борьбу против «Кермен» с самого появления партии на политической арене. В атмосфере Капланово-Бутаево-Карауловского сепаратизма Терско-Дагестанского правительства в ноябре 1917 года партия «Кермен» впервые с Кавказа приветствовала Октябрьскую революцию, провозгласив, что «осетинские трудовые массы живут чаяниями пролетарской революции».
С тех пор керменисты сделались в Осетии и Владикавказе козлом отпущения. На них сыпались стрелы отовсюду. Их поносили все. Их называли чуть ли не разбойниками, над ними смеялись, как над «марионетками» большевиков и т. д. Но ничего не могло поколебать убежденную самоотверженность первых вождей керменистов - Кесаева и Гибизова. Гибизов на собраниях и съездах появлялся редко; он был мозгом партии, он работал внутри нее, направлял ее тактику и определял задачи, когда он еще был один, когда не были еще в партии Андрей Гостиев и Георгий Цаголов.
Товарищ Кесаев активный работник во всех советах и на съездах. Помню его в серой черкеске на IV съезде oceтинского народа, куда он явился как представитель партии и где спекулянтско-демократический блок не дал ему права голоса. Это в то время, когда партия уже насчитывала, до 300 членов и организовала свои боевые отряды.
Вечно жизнерадостный, он не унывал. Только смеялся над тупостью тогдашних вершителей судеб Осетии.
Помню его также на Моздокском областном съезде, где стратегический казачий «большевизм» во что бы то ни стало хотел уничтожить «контрреволюционеров» — ингушей и чеченцев - и где он, как и все истинные товарищи, вместе с осетинской, кабардинской и иногородней фракциями, спасал Терскую область от межнациональной войны.
Он был тогда избран членом первого Народного Совета Терской республики и комиссаром продовольствия.
Во время 2-го Пятигорского съезда его усилиями, вместе с покойным комиссаром Нальчикского округа Сахаровым, удалось в атмосфере взаимной межнациональной подозрительности и ненависти созвать полный съезд с участием ингушей и чеченцев.
Он любил жизнь. Он хотел жить для борьбы, для работы во имя счастья народов и всегда боялся смерти. И, когда в августовские дни 1918 г. во Владикавказе банда осетинских офицеров поймала его вместе с тов. Цалиевым, он просил, умолял не убивать его.
- Посмотрим, как ты будешь умирать, — ответили ему прапорщики, медленно пристреливая обоих, а потом размозжили голову Николаю, курчавую голову, где рождались лучшие мысли и планы возрождения обездоленной и темной горской бедноты.
Вдохновленный и влюбленный в свою идею, он был центром партии, идейным вождем ее. Для керменистов его мнение всегда было решающим. Его любили как вождя и как друга и товарища самого безупречного поведения и глубокой искренности. Он был самый устойчивый, прямолинейный и неутомимый культурный работник.
В родном селе Христиановском к нему относились почти с благоговением. Старики приходили к нему, молодому человеку 26 лет, и просили совета.
Таков был и Андрей Гостиев, окончивший Киевский коммерческий институт, старый социалист, человек кристальной чистоты и честности. Больной туберкулезом, он задыхался скорей от того, что не мог деятельно все делать и отдать на служение народу, чем от своей болезни.
Помню одну картину... После доклада о случившемся недоразумении в Алагире из-за оплошности товарища, вызвавшей целую войну, он не выдержал и, задыхаясь, воскликнул:
- Почему мы все не повешены до сих пор!..
Помню другую:
На V областном съезде Терской республики, когда после объявления особой фракции горцев-коммунистов особенно ярко выступали Ахмет Цаликов и Саид Габиев с критикой этой новой фракции, Андрей Гостиев не выдержал, опять выступил и, разоблачив их мелкобуржуазную природу, поставил их в недоумение.
- В чем же дело, коли вы так щетинились?
Это выступление вызвало кровохарканье в течение двух дней... Думали, что он не выживет...
Помню еще.
Керменисты хоронили адъютанта своего штаба тов. Казбекова, видного члена партии. На вокзале, несмотря на уговоры товарищей, он не выдержал вновь... и сказал краткую и вразумительную речь.
- Это не первая жертва...
Вновь кровь хлынула из горла. Одной ногой он был в могиле, но все-таки рвался к борьбе, жил этой борьбой за обездоленных, за бедноту. И не отдал жизнь черной чахотке. Нет! Он отдал жизнь за эту бедноту, он умер за идею...
Он умер не от кровохарканья, не убит деникинским палачом... Он погиб в Хевсуретии, в «демократической» республике, в числе девяти вместе с Темболатом Гибизовым и Николаем Дзедзиевым. Суровое изгнание бросило их в Ингушетию, и эта «дикая», но рыцарская страна встретила их, как братьев, и приютила.
Судьба бросила их в зимнюю стужу больными и голодными через перевал в Хевсуретию. Казалось, вот уже спасены в этой «обетованной» стране, но преступная агитация священника Циклаури и К° и других черносотенных шовинистов, мечтавших о царе Ираклие Х и ХІІІ, сделала свое дело. Их было девять - безоружных, босых и голодных скитальцев, искавших убежища. Их хотели ограбить, отобрать оставшееся. Они защищались, но шайка оказалась сильнее.
Их изрубили и бросили в какой-то ров...
Можно пройти мимо, если они большевики, но разве не следует грузинским меньшевикам в их образе видеть хоть человека?
Это за что такая бесславная смерть? Почему они не погибли от руки собирателей царской России, а погибли в стране «демократических» порядков?
Георгий Цаголов погиб в родном селе, окруженный черной стаей в дни разгрома Христиановского. Пламенный оратор, неутомимый проповедник социализма и коммунизма, молодой студент Московского университета (ему было 23 года) принес себя в жертву за социальное равенство, за право бедноты, за ее диктатуру.
Вместе с Гибизовым он переносил всю тяжесть работы в партии по идейному и организационному руководству. Он вдохновлял партию духом решимости. Если Гибизов был прямолинейный человек и голова партии, если Гостиев был ее душой, гибким политиком, всегда дававшим партии верный диагноз политического момента и верную тактику, то Цаголов был деятельным агентом партии, вдохновлял товарищей на героический подвиг и на неутомимую деятельность.
Эти три товарища унесли как будто всю партию. Это мозг, душа и руки партии. Но они ее не унесли... Они оставили еще живым товарищам свой пример, свою неутомимую работу. Они оставили себя в партии, она дышит их духом, она создана ими и будет идти по намеченному ими пути.
Помимо них горская пролетарская интеллигенция потеряла таких культурных и идейных работников, как Николай Дзедзиев и Умар Кубатиев. Дзедзиев — бывший меньшевик, очнувшийся после наблюдения над Моздокским казацким правительством и перешедший к коммунистам. Он не пожелал прикрывать собой контрреволюцию и расстрелы рабочих. И в тот момент, когда он с новой энергией должен был начать борьбу и организационное строительство, он погиб...
Умар Кубатиев пал не от руки убийц. Его скосил тиф в Тифлисе. Член комиссии ВЦИК по укреплению Советской власти среди горцев, он по приезде вместе с ЦК партии развернул широкую культурную работу. Но планы не исполнены. Все разрушено казацкой нагайкой. А черный тиф уносит остатки борцов...
Нельзя пройти мимо героической фигуры Чермена Баева, того Баева, который, не будучи коммунистом, умер за Советскую власть.
«Плехановец» - меньшевик Баев, вопреки Меньшевистским и эсеровским завываниям, понял, что вне Советской власти нет спасения революции, нет спасения горцам. Член исполнительного комитета Осетинского (Владикавказского) округа, он боролся весьма энергично с разбойничьими шайками, и в особенности против сел. Ногкау, родины Ахмета и Угалука Цаликовых.
Шайки, угнавшие 8 тысяч баранты, не желавшие подчиниться требованиям Чермена, ушли в лес, сорганизовались во главе их стал полк. Угалук Цаликов, - и повели наступление на Алагир... против Советской власти. Когда был схвачен Чермен Баев в Ардоне, эта шайка прислала требование немедленно расстрелять его. Его расстреляли казаки в Гизеле. Предварительно его раздели и босиком по снегу в одной рубашке повели из Ардона в Гизель. Труп его подожгли... Разбойники ликовали, и провожали его труп издевательствами...
Такова участь старого революционера. Еще гимназистом в 1905 году, за свои громовые речи был арестован своим же братом Гаппо Баевым, тогда уже городским головой Владикавказа... Сидел в тюрьмах. Был в ссылке за границей три года... Вернулся в начале войны. Поступил в Петроградский университет... Война его взяла на фронт, где захватила его революция. На одном большом Митинге армии в Могилеве он однажды произнес речь. За эту речь генерал Алексеев поцеловал его... Он любил рассказывать об этой своей «связи» с контрреволюцией. Высоко даровитый, начитанный Чермен слишком скоро ушел, не успев сделать того, к чему рвался почти с детства.
Какая ирония. Его родные братья через его труп сделались опять: Гаппо - городским головой гор. Владикавказа, Измаил - советчиком правителя Осетии, Дзандар - полковником штаба правителя Осетии...
Так разложилась Осетия на два полюса миропонимания. И так красиво осуществлен в Осетии единый революционный фронт.
Все, кто не от революции и не за нее, отошли к Деникину, вновь пресмыкаются, как привыкли... Все, кто от революции и за нее, — все сошлись, все бились и бьются.
Рядом с непримиримым керменистом Цаголовым лежит «плехановец» — соглашатель Чермен Баев, павшие за одну идею, за власть горской бедноты — за Советскую власть.
История не пройдет мимо этой плеяды горцев-борцов. А трудовая Осетия, за счастье которой они погибли, отдаст им должное, когда воспрянет от гнета разбойников и палачей...
Они убиты... Но идея жива... Живы те, кто на свежей их могиле поклялись молоком матери и честью отца отомстить за их смерть палачам палачей, победить или также в борьбе умереть.
Прощайте, товарищи, вы с честью прошли свой доблестный путь благородный!
«Молот» № 25, 7 августа 1919 г. Баку.
См.: Борьба за Советскую власть в Северной Осетии. Сборник документов и материалов. Орджоникидзе, «Ир», 1972.
