ГОРНАЯ ОБЩИНА СТУР-ДИГОРА
В Стур-Дигорскую общину входили селения Ахсаргин, Куссу, Моска, Науагкау, Одола, Стур-Дигора. Расположившуюся «под высокими снеговыми горами до истоков левого источника Уруха», эту общину называли иногда по имени высшего сословия царгасат: в грузинских источниках «Черкесидзе», в русских - «Чергезеты», «Царгасатское общество» и т. п.
Стур-Дигорские пастбищные угодья — в числе лучших на северном склоне Центрального Кавказа. Вся зона горных пастбищ и лесов носила общее название «Харес». Значение Хареса в хозяйственной и социальной жизни общины определялось тем, что других пастбищ здесь просто не было, если не считать трех небольших полян в нижней части каньона.
Пахотные и сенокосные участки находились в подворной собственности, а Харес оставался в общем пользовании всей общины. Конфликт между царгасатами и стурдигорским крестьянством, возникший на рубеже 50-60-х гг.
XIX в., породил яркие документальные свидетельства об отношениях между сословиями по поводу прав на Харес.
Представление о Харесе как нераздельной собственности Стур-Дигорской общины лежало в основе всех крестьянских прошений и показаний. По словам стурдигорцев, «Харес издревле принадлежал им как коренным жителям Стыр-
Дигории, а не царгасатам, выходцам из Мамисонского ущелья, и что если они царгасатам платили подать, то это отнюдь не была плата за пастбищные места, а вознаграждение за надзор, который брали на себя царгасаты, дабы не случилось потравы пахотных и посевных мест, а также и за охрану стада от хищнических соседей».
Каждое селение общины имело свою часть владений с четко очерченными границами. «Мы жили и живем на своей собственной земле, и никто над нами не владычествовал; пользовались нашею землею мы сами, а не кто другой, -
заявляют стурдигорцы, - <...> что мы из свободного сословия и принадлежим к числу узденей, тому доказательством служит то, что самостоятельное наше существование известно и всем вообще дигорцам». Основатели общины, по преданию, жили «на горе под названием Уал-Нех, где поныне существуют развалы дома».
Высшее сословие Стур-Дигорской общины возводило свое происхождение к предку по имени Цæргæс и называлось цæргæсатæ. Хорошо прослеживается традиция представлять в качестве потомков общего прародителя и, соответственно, членов высшего сословия три фамилии - Карабугаевых, Кантемировых и Таймазовых. В тройственном составе обычно выступали сами царгасата, этому стереотипу следовала и администрация. Как уже указано при описании гражданской общины, родословные росписи не дают основания для выделения трех фамилий - скорее всего, агнатная троичность феодального клана воспроизводила традиционную систему распределения территории.
Типичная формула самопрезентации, тиражированная практически во всех прошениях царгасат, выглядела так: «Мы, дигорские царгасаты, Карабугаевы, Таймазовы и Кантемировы, пользуемся с давнего времени землей, собственно нам принадлежащей, находящейся в Стыр-Дигорском приходе».
При ближайшем рассмотрении состав высшего сословия выглядел сложнее. В «Очерке сословного строя в горских обществах Терской и Кубанской областей», подготовленном в 1871 г. Комиссией для разбора сословных прав горцев Кубанской и Терской областей, говорится: «Три фамилии царгосатские Карабугаевых, Таймазовых и Кантемировых причисляют себя к высшему сословию в этом обществе, выводя свой род от некоего Черкезия... На такое же происхождение претендуют еще три фамилии: Гайтовых (писарская ошибка, имеются в виду Гатаговы. - Р. Б.) Комеховых и Джанклицевых». Известно еще несколько родственных групп, претендовавших на принадлежность к сословию царгасат, однако только те из них, что были патрилиниджами Карабугаевых, Таймазовых и Кантемировых, упоминаются в связи с правами на Харес. Так, Карабугаевы, самая сильная и многочисленная из трех «основных» фамилий, к середине XIX в. имела патронимические ветви, оформившиеся как «дочерние» фамилии Текаевых, Сосрановых, Кулиевых - их царгасата назвали в числе собственников Харесских пастбищ вместе с собственно Карабугаевыми, Таймазовыми и Кантемировыми.
Сами «потомки Царгаса» не раз заявляли о прибытии своего родоначальника из чужих пределов в Дигорию, где он возглавил народ, «отбрасывал нападающих и наказывал дерзких», у соплеменников «пользовался любовью и каждое слово его было для остальных законом».
Основанная на народных преданиях историческая информация о приходе предков царгасат изложена и в крестьянских прошениях. Стурдигорцы излагали драматическую историю странствий Царгаса по Осетии, завершившуюся в Мамисонском ущелье, где он женился и породил четырех сыновей. Трое из них «прибыли в последнее время в Стырдигор», а четвертый «остался в Мамисоне, где поныне существует от упомянутого Царгаса фамилия Царгасановых. Родственные отношения Царгасаты Стырдигорские и Мамисонские соблюдали даже в наше время».
Действительно, сохранились документы, подтверждающие тесные отношения цагасат с селением Сатат в Мамисонском ущелье Туальского общества, где жили их родичи Царгасовы.
Первоначальное положение предков царгасат стурдигорцы описывают так: «Сказанные родоначальники Царгасат, не имея постоянного и определенного местопребывания, были нанимаемы нами для защиты нас от соседних врагов»; в другом прошении говорится, что «как по малочисленности жителей мы были притесняемы другими сильнейшими жителями, ни в силах были защищаться, то фамилия Цоргосаева по просьбе их была принята нами и перешла из Мамисона на нашу землю», - при этом народ объяснял возвышение царгасат помощью извне: «Во время таковой своей службы Царгасаты воспользовались тем, что приняли веру магометанскую и магометане враги стырдигорцев, уважая единоверство Царгасат, стали помогать им; отчего Царгасаты стали влиять на нас».
С начальным этапом возвышения царгасат связан известный сюжет исторического фольклора, посвященный борьбе царгасат с Хамицем. Удалой Хамиц, прославившийся своими подвигами далеко за пределами Дигории, был главным соперником царгасат. Он происходил из семьи, которая принадлежала к числу основателей Стур-Дигорской общины и предендовала на лидерство в ней. Потомки Хамица, стурдигорцы Хамицаевы, еще и в XIX в. активно сопротивлялись власти царгасат, пользуясь любым случаем напомнить о приоритете своих предков на владение землей и правами высшего сословия.
По преданию, Хамиц был женат на кабардинской княжне. Чтобы устранить соперника, царгасата передали кабардинцам, что Хамиц держит жену в черном теле. Ее братья поверили лжи и убили зятя. Узнав об этом, красавица княжна покончила с собой, а достигшие своей цели царгасата напали на родственников Хамица. В прошении 1871 г. Хамицаевы рассказывают о событиях того времени, что кабардинцы «истребили предков наших в числе 32 человек, осталось только три человека», из которых двое ушли в Имеретию, и лишь один продолжал жить в Стур-Дигории.
Его царгасата обратили «в свои узденя, ибо он остался один и не мог бороться с ними», сами же недавние пришельцы, «войдя в родство с Кабардинцами, присвоили землю наших предков себе». Иными словами, царгасатам пришлось столкнуться с внутриобщинной элитой, которая, подобно донифарсским гагуатам, пыталась установить контроль над рядовым населением. По-видимому, и старая (внутриобщинная) знать опиралась в своих притязаниях на
родственные связи и помощь соседних крупных феодалов.
Дальнейшее движение социальной истории Стур-Дигорской общины крестьяне резюмировали коротко: «<...> впоследствии фамилия Цоргосаева размножилась, теперь стали нас притеснять и уже полагают себя полными владельцами землею, принадлежащею нам». По оценке кодзоковской комиссии, конфликт между стурдигорской знатью и крестьянами происходил как раз из наличия двух субъектов владельческих прав на пастбища: «Со своей стороны царгасата утверждают, что все земли Харес принадлежат им и что подати со своих подвластных брали они не за сбережение, а за пастбищные места и что если они содержали от себя караул для охраны пасущегося стада на Харесе и табунов от хищничества соседей, то потому, что обязаны были защищать имущество своих подвластных как природные их покровители».
Как явствует из официальных документов середины XIX в., стурдигорские селения числились за царгасатами.
В «Ведомости горским народам, состоящим в ведении Начальника Центра Кавказской линии», составленной в 1855 г.
Ахсаргин показан как деревня Мисоста Карабугаева, Куссу - Батарбия Кантемирова, Моска - Бача Карабугаева, Науагкау - Курмана Гатагова, Одола - Айдебула Карабугаева, Стур-Дигора - Чопало Карабугаева.
Чтобы разобраться в составе, правах и обязанностях «покровительствуемого» (или, по другой версии, - «притесняемого») царгасатами населения, обратимся к вопросу о сословном строе Стур-Дигории.
Сословно-поземельные комитеты и комиссии середины XIX в. не обременяли себя глубоким изучением этого вопроса - от него не зависело распределение равнинных земель, стурдигорцы не имели собственных селений на равнине и без особых конфликтов уживались друг с другом в горах до 60-х гг. XIX в. Поэтому комитет М. А. Кундухова предложил упрощенную схему по тагаурскому образцу, повторенную в 1871 г. сословной комиссией: «В Царгасатском обществе существуют четыре сословия: а) Царгасаты или Чергезеты, б) Фарсалаки, в) Кавдасарды и г) Кусаки.
Три последние сословия имеют такое же значение в Царгасатском обществе, какое имеют сословия таких же наименований в Тагаурии».
Поверхностность тагаурских аналогий не мешает заметить очень важное и сущностно верное (хотя, возможно, случайное) обобщение. В пункте «б) Фарсалаки» объединены две разные по происхождению социальные группы: уездоны, изначально являвшиеся членами гражданской общины, и фарсаглаги, пришедшие в Стур-Дигорию со стороны.
Эти категории населения неизбежно сливались в единое сословие в той системе феодальных отношений, которая складывалась в Дигории на основе подчинения военной аристократией крестьянской общины. Габеевы, Цопановы, Биазровы, Бурнацевы и некоторые другие фамилии были довольно поздними (не ранее XVIII в.) переселенцами из других аланских обществ. Поэтому в подписанных ими прошениях нет упоминаний об узденстве, как и в
документах, поданных от имени всей общины и целых селений. В то же время обоснование уазданского статуса и принадлежности к высшему сословию находим в прошениях от имени «коренных» жителей общины Хамицаевых, Татоновых, Будаевых, Салагаевых, Гобеевых, Батыровых, Кесаевых и других. Оппозиция уездон - фарсаглаг, спущенная на уровень отношений между группами крестьянства, занявшими одинаковое положение в социально-экономической системе, не могла сохранять прежнюю актуальность.
Основой для сравнения с тагаурцами послужило внешнее сходство социальных институтов, предполагающих полную личную независимость крестьянского большинства. В отчете сословной комиссии об этом сказано прямо: «В действительной зависимости как личной, так и поземельной от Черкезетов находились до последнего времени только Царгасатские кавдасарды и кусаки (коих имели и фарсалаки), а тамошние фарсалаки не признают и не признавали себя в какой бы то ни было зависимости от Черкезетов по крайней мере со времени присоединения Осетии к России.
В этом отношении Черкезеты могут быть сравниваемы с тагаурскими алдарами». Такое сравнение (простительное, впрочем, чиновникам) игнорирует разность моделей социального развития и несовпадение достигнутых уровней феодализации. Для тагаурского феодализма, сложившегося на путях внутриобщинной дифференциации и достигшего в рассматриваемый период своих завершенных форм, полная личная свобода крестьянина являлась неотъемлемой чертой, одним из важнейших системообразущих показателей. Напротив, стурдигорская система феодальных отношений – внеобщинного происхождения, в ней община становится крестьянской, то есть консервируется на нижнем этаже социальной иерархии. Полная личная независимость крестьянина-общинника здесь - промежуточное, временное явление, свидетельство незавершенности процесса феодализации, обреченное исчезнуть на следующих этапах этого процесса (примером такого исчезновения могут служить социальные отношения в Тапан-Дигорской общине).
На той стадии развития социальных отношений, которая известна по документам XIX в., царгасата в полной мере контролировали два низших сословия - кумайагов и холопов. Отношения с вольными кумайагами повторяют картину, описанную выше для гагуат из Донифарса. На момент освобождения в 1867 г. в семьях царгасат было 14 номылус и 18 кумайагов обоего пола, а также 41 холоп; при этом среди остальных стурдигорцев был единственный рабовладелец, имевший 6 холопов.
Отрицание своей зависимости от царгасат, столь характерное для стурдигорских общинников, несомненно происходило из представления о коллективном праве на пастбища. Объясняя влияние царгасат помощью извне, крестьяне утверждали: «Это влияние Царгасат и по настоящее время простирается на нас спором о земле Харес. Затем между нами и Царгасатами не существовало никаких податей, кроме некоторых уважительных отношений». Такой взгляд на отношения с высшим сословием, по-видимому, является естественным для той модели феодализации, которая предполагает сохранение общинных прав землепользования. Не случайно депутаты Тапан-Дигорской общины показали еще в 1849 г. (задолго до конфликта в Стур-Дигорской общине), что «Старшины Царгосатские хотя почитаются ими в равном достоинстве с Бадилатами, но подчиненный им народ никаких податей не платит». Комиссия под председательством Д. С. Кодзокова, разбиравшая спор стур-дигорских сословий в 1864 г., пришла к заключению, что «подать за пастбищные места на земле Харес проистекает из сословного преимущества царгасат над прочими стырдигорцами, чему лучшим доказательством служит то обстоятельство, что запретить стырдигорцам пасти свой скот на Харесе царгасаты не могут, следовательно Харес по скотоводству составляет общинное владение всех жителей ущелья Стырдигор; в то же самое время вся земля Харес разделена на три части между царгасатами и эти три части называются по их фамилиям. По народному обычаю это означает, что Харес находится под особым покровительством царгасат, которые за оказываемое ими покровительство пользовались на Харесе особыми преимуществами». Чрезвычайно важным представляется вывод, сделанный из подробного изучения всех обстоятельств: «А потому подать эта, по мнению комиссии, входит в раздел личных повинностей».
Именно личный, а не поземельный характер отношений между царгасатами и стурдигорскими общинниками подтверждают и сами крестьяне, признавая связь привилегий знати с ее военными функциями и объясняя, что земля считалась в совместном владении, и плата за ее аренду делилась между царгасатами и общинниками.
Между прочим, и царгасата, объявляя Харес своим наследственным землевладением, повинности крестьян связывали не с пользованием пастбищами, а с «защитой от посторонних племен» и другими формами помощи и покровительства своим подвластным.
При всем том хорошо документированы факты продажи царгасатами подворных пастбищных участков в Харесе как друг другу, так и крестьянам. Последние никогда не отрицали и того, что Харес был разделен на три части между тремя основными царгасатскими фамилиями: Карабугаевыми, Кантемировыми и Таймазовыми. Факты продажи, а также некоторые подробности землепользования свидетельствуют о подворном распределении пастбищ между семьями внутри фамилии. По сведениям 1864 г., к сословию царгасат принадлежали 32 семьи (118 душ), из них лишь 20 дворов (84 души) продолжали жить в горах, общая же численность населения составляла в Стур-Дигории 118 дворов и 1060 человек.
Повинности крестьян и взаимные обязанности их с царгасатами на Харесе сводились к следующему:
1. Пастухи, выгоняя стада овец на Харес, делились на три партии, каждая из которых занимала территорию одной из царгасатских фамилий. Менять место пастьбы не полагалось, за нарушение этого правила хозяину участка отдавали в штраф одного барана. Каждый пастух получал от царгасат на время пастьбы по котлу, топору и бурдюку.
2. Пастухи отдавали царгасатам двухдневный сбор овечьего молока для изготовления сыров или два сыра, приготовленные каждый из одного удоя всей отары. Для удобрения земли все стадо три осенние ночи должно было ночевать на царгасатских пашнях; хозяин имел право удержать баранту еще на четыре ночи, но в этом случае он был обязан ежедневно давать для угощения пастухов одного барана и хлеб.
3. За пастьбу лошадей и крупного рогатого скота царгасата получали за две лошади или за восемь быков и коров - одного барана, но при этом сами их стерегли. Кроме того, по показанию стурдигорцев, они «несли царгасатам некоторые личные повинности». По словам самих царгасат, «стырдигорцы отбывали предкам нашим многие по хозяйству повинности натуральными произведениями и работой».
Подробного описания этих повинностей документы не дают. Возможно, имеются в виду пункты, приведенные в царгасатском прошении 1860 г. и помещенные затем в итоговый отчет кундуховского комитета как обязанности кумайагов. На мысль о том, что под кумайагами в тексте этого документа подразумеваются все стурдигорцы, наводит число этих кумайагов, совпадающее с общей численностью населения общины. Путаница могла произойти из-за низкой квалификации писаря или переводчика. Последнее подтверждается тем, что представители трех царгасатских фамилий, подающие описание своих сословных привилегий, представлены как «жители аула Астур-Дигория», а кумайаги отождествляются с холопами. Документ начинается фразой: «С незапамятных времен предками нашими приобретены покупкою кумяки, т. е. в равной силе называемые холопы, живущие ныне на плоскости в разных аулах 77 семейств также и в горах 120 семейств, все они уволены от нас на свободное жительство с таким условием...», далее следует перечисление обязанностей «кумяков». Здесь хорошо заметен русский крепостнический стереотип, примененный для описания несовпадающих с ним осетинских реалий. Возможно, ко всем общинникам относится обязанность раз в год приносить «угощение по состоянию», а если на Новый год закалывали быка, то «ляжку, араку и пиво» также приносить царгасатам.
Большинство приведенных в прошении норм являются наказаниями за преступления. Обращает на себя внимание отличие от донифарсского права. В гагуатском описании содержится ссылка на решение ныхаса, равно касающееся всех членов общины - «при всем собрании жителей нашего аула заключили общие условия положили штраф кто учинит какое-либо приступление то должен платить одного быка». Царгасата же получали быка за преступления, не касавшиеся их собственности и чести, но совершенные в Стур-Дигорской общине. Еще одно отличие - девятикратное возмещение украденного у царгасат скота или птицы.
По влиянию на народ и «по личным достоинствам, в мнении соседних обществ» царгасата стояли ниже баделиат (знати Тапан-Дигорской общины), но выше гагуат. При этом царгасата стояли ближе к баделиатам, в 1848 г. Дигорский пристав объяснял даже, что «Бадилаты и Царгосаты в правах своих и взаимных отношениях совершенно равны, а Донифарсов последние не признают равными с собой».
Стур-Дигория дает пример социально-экономической системы, развивавшейся на основе своеобразного «общественного договора» - разделения труда между крестьянской (точнее: окрестьянившейся) общиной и подчинившей ее внеобщинной по происхождению знатью.
Сосредоточивая в своих руках функции обороны и организации хозяйственного использования пастбищных угодий, царгасата получали часть прибавочного продукта скотоводческого хозяйства. Сохранявшаяся «двухсубъектность» владельческих прав на основной земельный фонд облекала феодальные по своей сути отношения в форму «личных» обязательств между крестьянами и высшим сословием.
Бзаров Р. С. Дигорское общество Алании: очерки социальной истории. - Владикавказ: ИПЦ СОГУ, 2020. - 144 с.
