НЕЗАСЛУЖЕННОЕ НАКАЗАНИЕ
Однажды вечером после работы я пришел домой и застал у себя незнакомца. Аня сказала: "У нас гость, он ждет тебя". Мы поприветствовали друг-друга и он представился: "Я капитан КГБ станции Тамбов Александр Иванович Иванов. Пришел сказать вам, что завтра к 18 часам вас просят явиться к нам, в 6 кабинет для беседы." После этого он сразу попрощался и ушел. Это было как гром среди ясного неба, мы не могли понять, в чем дело, что они хотят, о чем им говорить со мной. Даже во сне не покидали меня эти мысли. Утром я ушел на работу, где никому ничего не сказал, а вечером, не заходя домой, пошел прямо в КГБ. В шестом кабинете меня встретили вежливо, пригласили сесть, спрашивали, как живется и работается мне в Тамбове. Со мной говорил майор КГБ, но вчерашний капитан присутствовал при этом. Он стал расспрашивать меня, как я оказался в плену у немцев, я сказал, что это было давно, почти десять лет тому назад. По возвращении в 1945 году Первого Советского партизанского полка, я прошел проверку, был во французском Сопротивлении, встречался с де Голлем, Морисом Торезом, награжден медалью французского правительства, имею личное удостоверение от французского партизанского отряда, справку о ранении при защите CCCP.Майор внимательно выслушал меня и сказал: "Хорошо, идите, когда нужно будет, мы вас вызовем". Дома меня с нетерпением ждала Аня, которая очень волновалась за меня. Я, как мог, успокоил ее. На следующий день я пошел на работу, старался не вспоминать вчерашнее, но тяжелые мысли поневоле лезли в голову. Я чувствовал себя оскорбленным, на душе было неспокойно.
Прошло больше месяца, мы с Аней успокоились и стали даже забывать об этом происшествии, когда однажды после работы, придя домой, я увидел повестку, в которой мне предлагалось на следующий день к 14 часам явиться в уже знакомый мне шестой кабинет. Я очень расстроился, но старался не подавать виду, чтобы не напугать жену. На следующий день в указанное время я пришел в КГБ и мне сразу объявили, что я должен ехать с капитаном в Москву. Поезд Тамбов-Москва отходил в 15.00, меня даже не отпустили домой, сказали, что жене сообщат сами. В Москве на Казанском вокзале меня посадили в камеру предварительного заключения, которая находилась в подвальном помещении вокзала. Часа в два ночи дверь моей камеры открылась, мне предложили выйти, повели на второй этаж в один из кабинетов и предложили сесть. Через некоторое время пришел майор, как я потом узнал, Александр Ромашкин. Он представился и спросил, как меня зовут.
После того, как я назвал свою фамилию, он стал задавать те же вопросы, на которые я уже отвечал в Тамбове. Я подробно описал ему, как попал в плен, как в течение двух месяцев мы пытались вырваться из окружения, как потом оказался в немецком концлагере. Я рассказал, что участвовал во французском Сопротивлении, лично встречался с де Голлем и Морисом Торезом. "Они капиталисты, а мы коммунисты", прервал он меня.
Когда в своем рассказе я дошел до того места, что не мог понять, почему немцы подобрали, а не пристрелили меня, майор сказал: "Может, хотели подготовить шпиона?" Я был возмущен его словами, а он лишь улыбался.
Так каждую ночь меня вызывали на допрос и спрашивали одно и то же. Через неделю меня вызвали утром рано и сказали: "Выходите, Дзотцоев, поедете домой". Я не поверил своим ушам, но мне действительно отдали документы и билет до Тамбова. Я поехал к своим знакомым Демидовым, которые жили недалеко от ГУМа. Когда я рассказал им, откуда пришел, они были поражены, и очень обрадовались, узнав, что все кончилось хорошо. От них я отправился на Казанский вокзал.
Дома Аня встретила меня со слезами на глазах, я коротко рассказал ей обо всем, а на следующий день пошел на работу. Не прошло и месяца, как меня снова вызвали в Тамбовское отделение КГБ, а оттуда в Москву на прежнее место, в камеру предварительного заключения. Опять начались ночные допросы, майор Ромашкин был со мною очень вежлив, ему часто приносили в кабинет еду и он иногда меня угощал, расспрашивал о некоторых болезнях. За мои деньги дежурный надзиратель приносил мне шпроты, булочки, халву и др. Так я просидел более трех месяцев, затем меня вызвали, посадили в поезд и повезли куда-то. Я спрашивал, куда меня везут, ведь следствие еще не закончилось, мне ответили, что следствие закончилось и теперь меня везут в лагерь в Горьковскую область. Там, сказали они, мне объявят срок заключения и скажут, что делать дальше.
Привезли меня на станцию Сухобезводное Горьковской области, а оттуда в лагерь - ОЛП (отдельный лагерный пункт).
За колючей проволокой лагерного ограждения людей не было видно, стояла тишина. Мы зашли на территорию лагеря, в небольшой домик барачного типа, к начальнику. За столом сидел здоровенный краснощекий мужчина, который даже не пошевелился при нашем появлении. Сопровождающий доложил, что привел заключенного медика. Он отправил сопровождающего, предложил мне сесть и сказал: "Сейчас посмотрю пакет, потом поговорим".
Он долго читал документы, время от времени поглядывая на меня. Наконец сказал: "Вам долго придется находиться здесь, так что внимательно слушайте меня: я начальник лагеря, в этом подразделении находятся больные туберкулезом, а вы кажется специалист по туберкулезу (у меня в документах было написано, что я прошел специализацию по этой болезни). Я молчал, а он продолжал говорить: "У нас два врача, вы будете третьим. Скоро главный врач освобождается, и если вы хорошо себя покажете, то займете его место". Тут же он вызвал главного врача, чтобы познакомить со мной. Это была женщина лет 45-50 в белом халате, при виде которого воспоминания о прежней свободной жизни нахлынули на меня. После беседы начальник сказал главврачу: "Скажите главной медсестре, чтобы поместила его в отдельную комнату". Мы пошли к главному корпусу, который тоже находился в домике барачного типа. Главврач познакомила меня с медсестрой и сказала, куда меня определить. Медсестра повела меня в небольшую комнату при общей кухне, где было пять столов, накрытых белыми скатертями (потом я узнал, что здесь всегда обедал медперсонал). Меня усадили за стол и подали обед. Съев тарелку супа, второе, выпив чай из каких-то трав, я пошел в сопровождении старшей медсестры в комнату, которая была для меня отведена.
Эта была небольшая полутемная комната, у стены стояла кровать, заправленная старым байковым одеялом, с небольшой ватной подушкой, в комнате был также деревянный стол и две табуретки. Сказав, что утром к восьми часам зайдет за мной, медсестра ушла, а я прилег отдохнуть и уснул прямо в одежде. Когда проснулся, было уже темно, время шло к зиме, дни становились все короче и холоднее, уже выпал снег. Я разделся и снова лет спать. Наутро я проснулся, когда уже рассветало. Умылся под стоящим у входа умывальником, быстро оделся. Раздался стук в дверь, это пришла старшая медсетра. Я пригласил ее зайти и она начала рассказывать мне, как ста- рая знакомая, какие у них порядки, кто второй врач и т. д.
Когда мы пришли в кабинет главврача, все были уже в сборе. Она представила меня, а когда все ушли, стала расспрашивать о моей прежней жизни: откуда я родом, где учился, работал, какая у меня семья. Потом она рассказала мне о моих обязанностях: "Дадим вам пока 4 палаты больных с закрытой формой туберкулеза, а после обеда я позанимаюсь с вами у рентгенаппарата, чтобы вы могли самостоятельно работать с больными".
Потом она повела меня в отдельный корпус показать моих больных и сказала, что в мои обязанности будет входить контроль пищеблока. Я плохо представлял себе, как буду проверять пищу, но слушал молча. Когда мы пришли на кухню, она представила меня работникам пищеблока и сказала, что с завтрашнего дня проверять их буду я. Затем мы снова пошли к моим больным и вместе с палатной сестрой сделали обход. Медсестра рассказала мне о каждом из больных моих четырех палат, две из которых занимали мужчины, а две женщины.
Позже я узнал, что общий лагерь Сухобезводное - подразделение п/я 342/387, состоял из шести отдельных лагерных подразделений, в каждом из которых было примерно по двести человек. В двух подразделениях заключенными были только женщины, остальные четыре были мужские. В каждом из лагерей было свое начальство, все они подчинялись начальнику управления лагерей, который находился на станции Сухобезводное. Со всех подразделений туберкулезные больные поступали к нам. Сюда привозили и многих других больных с целью обследования и установления диагноза. Наше подразделение было своеобразной консультативной поликлиникой.
Шло время, я лечил больных, каждый день после обеда занимался в рентгенкабинете. Иногда в текучке повседневных забот я забывал, где нахожусь, но стоило выйти во двор - кругом колючая проволока, охрана на вышках, как в немецких лагерях. Если кто-то из заключенных часто появлялся во дворе, часовые кричали на них. За забором был густой лес, кругом ни души. Во дворе среди заключенных появлялись люди в гражданской одежде. Они почти ничего не говорили, но ко всем присматривались и прислушивались, кто что говорит.
Потом я узнал, что это были агенты КГБ. Среди медицинского персонала работали и вольнонаемные, которые каждый день докладывали работникам КГБ о настроениях среди заключенных.
Основной контингент лагерей составляли так называемые политические заключенные - те, кто во время войны попал в плен к немцам. Это были в основном честные, преданные Родине люди, которые не по своей вине попали в окружение немецких войск и не смогли прорваться к своим. Попадали в плен и те, кто уходил в разведку в тыл врага. Они случайно наталкивались на немецкие войска и немцы легко брали их в плен. Надо сказать честно, были и такие случаи, что по одному-два человека добровольно уходили к немцам, обиженные на своих командиров. Я думаю, что настоящих изменников в нашей армии не было даже двух процентов. Что касается тогдашней политической системы, то у Сталина были и хорошие стороны, он смог объединить разные народы в одно многонациональное государство. Я долгие годы жил в России и никто никогда не попрекнул меня тем, что я не русский, люди любили друг друга, независимо от национальности, и жили дружно. Спокойно можно было оставаться на улице даже ночью и никто бы тебя не тронул. Что касается пленных, это ужасно, что людей сажали в тюрьму только за то, что они когда-то, часто в бессознательном состоянии, попали в плен. И даже после отбывания срока наказания, в анкетах для поступления на работу надо было заполнять графу, был ли в плену. Все это было большой ошибкой Сталина. Почему он перевел все правительство в Куйбышев? Ясно, что боялся попасть в плен к немцам. И после всего этого сажать в тюрьмы всех пленных подряд? Это бесчеловечно и глупо, пусть извинит меня читатель.
Все делалось потому, что нужны были бесплатные рабочие руки. Как я уже говорил, каждое лагерное подразделение было напичкано "стукачами". Опытные заключенные предупреждали меня, чтобы в разговоре я был осторожней. Был у нас молодой фельдшер Ваня, очень исполнительный и знающий медработник. Каждый вечер он куда-то пропадал. Когда я спрашивал его, где он был, говорил, что сидел с медсестрами или на кухне. Я предупреждал его: "Смотри, как бы тебя в штрафной ОЛП не направили. За связь с женщинами и нарушение дисциплины направляли в штрафной ОЛП на лесоповал, всех, независимо от квалификации. И вот однажды санитарка нашла у него завернутое в газетную бумагу удостоверение лейтенанта КГБ. Вот так работники КГБ искали "врагов народа" среди лагерных заключенных.
Тем временем я освоился со своей новой работой, вошел в курс дела, самостоятельно делал рентгеновские снимки. Наша главврач доработала до конца срока и освободилась, я стал выполнять ее функции. Нас осталось всего два врача, мне было 36 лет, а второму, Виктору Ивановичу, было под 60. Как более молодого, меня посылали под конвоем в другие подразделения, иногда возили на участки в лес, где работали заключенные.
На третий год мне дали пропуск на право выхода за зону, для того чтобы я мог обслуживать больных в поселке. Возле каждого подразделения за проволочным забором поселки по 10-15 домиков, где жили начальник ОЛПа, работники КГБ, солдаты и офицеры охраны. Был там и смешанный магазин, где продавали хлеб, мясо, сливочное масло, колбасные изделия. Снабжение у них было, как на курортах, был там даже молочный отдел, где продавалось много сортов сыра, а иногда даже привозили мороженое. Промтоварный отдел тоже отличался от городских универмагов, выбор был большой, а цены довольно низкие. В поселке было даже ателье, где можно было шить одежду на заказ. Был в поселке и клуб, где показывали кино, в общем, для себя у них было все необходимое для жизни.
Помню, как однажды меня привели к больному старшему лейтенанту. Я помыл руки и внимательно осмотрел больного, поставил диагноз: катар верхних дыхательных путей. Я рассказал его жене, как ухаживать за больным, чем кормить, выписал рецепт на лекарство. Около получаса я просидел у больного, мне было приятно находиться в домашней обстановке и не очень хотелось возвращаться в лагерь. В дальнейшем меня часто стали вызывать к больным в поселке, куда я ходил уже без конвоя. Начальнику ОЛПа как-то сказал: "Как вы доверяете мне свое здоровье, если не доверяете ходить без конвоя". Это возымело свое действие. В дальнейшем я мог и просто походить по поселку, купить что-то в магазине. Иногда я получал посылки или денежные переводы на небольшие суммы - это разрешалось. Время от времени другие заключенные просили меня принести что-нибудь из магазина, женщины чаще всего просили парфюмерию, а иногда такие продукты, которых у нас никогда не бывало.
Так я продолжал свою службу. Чуть ли не каждый день писал жалобы на имя Сталина, Берия, Кагановича. Все письма отправляли только через контору, но когда меня с конвоем отправляли в другие ОЛПы и мне удавалось встретить гражданских лиц, я отправлял жалобы через них. Писал я также письма жене, Саламовым, другим знакомым. Получал посылки от Ани и от родственников из Москвы. Аня с сыном приезжала ко мне на свидание, через нее я тоже отправил жалобу.
Работал я честно, кроме заключенных, обслуживал работников КГБ, даже начальник ОЛПа начал приглашать меня не только к себе, но и к членам своей семьи.
Я понемногу привык к своему положению, но мысли мои были только об ответе; который я надеялся получить на свои письма. Чтобы как-то отвлечься от этих мыслей, я много читал по вечерам, а иногда даже ночами.
В нашем коллективе медработников меня уважали, я старался помогать всем и делать даже то, что не входило в мои обязанности. Однажды мне принесли письмо в распечатанном конверте, цензура КГБ проверяла все письма. Я подумал, что это ответ на мою жалобу, но это было письмо от Саламовых, которые писали, что моя Аня умерла от сердечного приступа и похоронена на городском кладбище Тамбова.
Я был в полном отчаянии, не мог сообразить, что же мне делать, не мог даже говорить ни с кем. Товарищи, узнав о моем несчастье, подходили ко мне выразить соболезнование и успокоить, но легче мне от этого не становилось. Долгое время я не мог смириться с мыслью о том, что моей Ани больше нет, а я не смог даже проститься с ней.
Недаром говорится, время лечит, через несколько недель я опять написал жалобу в ЦК. Пребывание в лагере становилось все труднее для меня, я с головой ушел в работу, стараясь как можно меньше замечать окружающее. В нашем ОЛПе было несколько человек вольнонаемных, которые брали мне в поселке книги, я стал еще больше читать.
В один прекрасный день, действительно прекрасный, незабываемый день, меня вызвали в контору, но не к начальнику ОЛПа, а к начальнику КГБ. Когда я вошел в кабинет, он встал, подал мне руку, приглашая сесть. Я был поражен таким обращением. Он достал отпечатанный лист бумаги и зачитал
текст:
"Приговор Военного Трибунала Московского военного округа от 30 августа 1950 г., определения Военной коллегии Верховного Суда СССР от 5 ноября 1950 г. и от 29 октября 1955 года в отношении Дзотцоева Михаила Ивановича по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело о нем за отсутствием состава преступления производством прекращено, т. е. он реабилитирован".
Он встал и еще раз пожал мне руку, сказав: "Завтра поедете домой". Я сказал, что поеду в Москву, назавтра мне подготовили документы, вручили железнодорожный билет в плацкартный вагон и справку- характеристику о моем пребывании в лагере.
Справка (характеристика)
на Дзотцоева Михаила Ивановича в том, что за время нахождения в подразделении п/я 242/387 с марта месяца 1950 г. по октябрь месяц 1955 г. работал лечащим врачом подразделения.За время работы проявил себя как отзывчивый, внимательный специалист, знающий свое дело, и как хороший организатор. Требователен к себе и подчиненным, участвовал в общественно-политической жизни подразделения.
За отличную работу имел неоднократные благодарности от командования подразделения.
Справка выдана для поступления на работу.
28.10.55.
Начальник подразделения п/я 242/387
Капитан Ластушин
Я был поражен такой характеристикой. В лагере ко мне относились хорошо, я свободно выходил за зону, для начальства лагеря и охраны был все равно что домашний врач, да еще такая лестная характеристика, о чем это говорит? Возможно, с самого начала они знали, что М. И. Дзотцоев не преступник, но им нужен был врач в лагере и они нашли способ его заполучить.
Дзотцоев Михаил Иванович
