Первые театральные представления в Осетии
Начало первых публичных представлений на осетинском языке относится к 1898 году. В этом году разыграна была учащимися селения Христианского, съехавшимися с разных мест на летний отдых в родное село, одноактная пьеса М. Гарданова из жизни дигорцев, написанная на дигорском же языке. Представление происходило в школьном помещении. Помещение это представляло собой небольшой класс и не могло вместить всех желающих из сельчан, явившихся довольно охотно на это первое представление (см. в газете «Растдзинад», № 42 от 21.06.1921 г. статью Т. Дзагурова «Аивад ӕвдисӕг ирон изӕр»). По словам проф. Т. Дзагурова содержание пьесы сводилось к следующему: крестьянин-дигорец только что вернулся из лесу с возом дров. Он зол на весь мир, в том числе на своих быков, которых честит выкриками вроде: «да съест вас чума» (Гъомурун уӕ бахуӕра). Хозяйка подает утомленному труженику скромную еду - черствый чурек с несколькими луковицами. Хозяин громко высказывает свое недовольство столом. Роль возчика играл сам автор Муха Гарданов, тогда ученик Ардонской семинарии, а впоследствии доктор медицины.
На вечере шла и русская пьеска (название не сохранилось), и распевались русские и украинские песни и декламировались дигорские стихотворения (Михаил Гарданов). Зрителей мужчин и женщин набралось много; они тепло встретили исполнителей, особенно исполнение автора М. Гарданова.
Пьеса Гарданова была мною передана на хранение в Осетинский Научно-исследовательский институт в 1926 году и здесь затеряна, кажется, бесследно. Ни по своему содержанию, ни по своим художественным достоинствам пьеса эта ничего особенного из себя не представляет: это был слабый ученический опыт создания драматического произведения. Она не оставила по себе ярких воспоминаний у участников этого спектакля, и долго после этого осетинская сцена не видела пьесы на родном языке.
Начало самостоятельных театральных представлений в Осетии поэтому мы ведем не с момента этой постановки, а с 1904 года - со времени публичных постановок в сел. Ольгинском двух драматических произведений первого осетинского писателя-драматурга Елбыздыко Цопановича Бритаева. Пьесы эти носили следующие названия: «Уӕрӕседзау» («Вернувшийся из России») и «Худинаджы бӕсты - мӕлӕт» («Лучше смерть, чем позор»).
Необходимо познакомиться, при каких обстоятельствах эти произведения зародились у Е. Бритаева и как они появились на Ольгинской сцене.
Еще во время своего пребывания в реальном училище Е.Бритаев увлекся Байроном и Шекспиром. Побудительной причиной к этому послужило то обстоятельство, что учащиеся горцы, в том числе сам Бритаев, проживая в пансионе Владикавказского реального училиӕа, видели, как в общежитии, так и вне его, царское самодержавие давило со всех сторон сводолюбивых горцев, которых даже педагоги учебного заведения называли не иначе, как «азиаты».
В произведениях Байрона и Шекспира молодежь находила отклик своим личным переживаниям. У старших учеников развивалась любовь к чтению, любовь к писанию подражательных стихов, выражавшаяся в набросках эскизов, записи сказок и устройстве спектаклей. У этого старшего поколения реалистов-горцев (Махарбек Туганов и др.) учился Эльбуздуко Бритаев любви к искусству. Сам он еще с первых классов реального училища любил играть на скрипке, которую он держал между коленями по-горски. Особенно он любил петь осетинские народные песни, которые он с большим искусством исполнял и в последние годы своей жизни, когда самой любимой песней его сделалась песнь про Ӕфсати, патрона зверей, особенно оленей и туров.
Чтение произведений Байрона, особенно же Шекспира, натолкнули Бритаева на написание драмы на осетинском языке из осетинской жизни еще во время его пребывания в реальном училище. В то же время он принимает участие в ученических любительских спектаклях, исполняя роли разных героев в ученических представлениях на русском языке.
Еще до поступления в реальное училище и во время пребывания в этом последнем на Бритаева не могли не повлиять народные представления в селе Дзивгисе, недалеко от родного села писателя, Даллагкауа. Возможно, что Бритаев и сам бывал неоднократно участником этих народных представлений.
Сопоставление Шекспировских и других драм, исполнявшихся на Владикавказской сцене, и Дзивгисских народных представлений не могли не вызвать у молодого Бритаева желания дать на родном языке более совершенный материал для народных развлечений, чем эти Дзивгисские представления. Этими более совершенными произведениями явились вышеупомянутые «Уӕрӕседзау» и «Худинаджы бӕсты - мӕлӕт».
Желая испробовать, как выглядят на сцене эти пьесы, Бритаев устраивает в школе родного села Даллагкау сцену и здесь ставит при участии преподавателей, учащихся и населения свою пьесу «Лучше смерть, чем позор» еще в 1903-1904 гг. (Гагуыдз. Брытьиаты Елбыздыхъо. Приложение к газ. «Рӕстдзинад» «Размӕ», № 6, 1928, с.7).
На этом представлении присутствовал и один ольгинец, народный учитель ближайшего села Хидикус. Он попросил у Бритаева его пьесы для ознакомления и постановки их в селе Ольгинском, где, как мы уже знаем, бывали школьные представления, маскарады и прочее еще и до этого, и была дружная группа учащихся разных учебных заведений.
На зимних каникулах 1904 года в помещении Ольгинской сельской школы вместе с традиционной прекрасной елкой для учащихся школы ставились новые, упомянутые выше Бритаевские пьесы, разыгранные без грима. Новостью было то, что они были разыграны в лицах на осетинском языке. Успех был колоссальный.
Видя этот успех в школьной среде, участники решили выступить на летних каникулах уже перед взрослой аудиторией при соответствующих декорациях и проч. принадлежностях настоящего театра.
С наступлением летних каникул 1904 года учащиеся начали тщательно готовиться к первому публичному выступлению. Совещания и репетиции вначале происходили в школьном помещении, откуда они вскоре были выгнаны по приказу местного священника Джануева, исполнявшего обязанности сельского старшины, помощником старшины Аксо Азнауровым. Протесты учащихся не помогли: главный инициатор организации Джантемир Цоколаев был вытолкнут из дверей, а пытавшегося остаться в классе учителя Х.У. помощник старшины вытолкнул за шиворот.
К этой мере прибег старый протоиерей и благочинный неспроста: до него доносились слухи, что молодежь во время своих сборов распевает революционные песни «Отречемся от старого мира» и проч. Так было на самом деле. Даже перед самым появлением священника Джануева и помощника старшины А. Азнаурова молодежь распевала песню «Отречемся от старого мира». Чтобы сохранить за собой школьное помещение, молодежь завидев их, пустилась на уловку и стала распевать «Боже, царя храни». Но это уже не помогло.
Репетиции были перенесены в церковный дом, напротив школы и оттуда были изгнаны по распоряжению того же священника.
Вся работа по подготовке к спектаклю была перенесена тогда в дом братьев Цоколаевых, из которых Дзантемир и Астемир были одними из энергичнейших инициаторов постановки.
Во время подготовки долгое время шел спор о том, где именно дать первый спектакль. Школьное помещение по своей малоемкости не могло их удовлетворить, оно не вмещало даже одних школьников. Выбор пал на сарай Гази Карсанова, расположенный против школьного помещения. Снарядили депутацию из трех человек - Цоколаевых Дз., Ас. и Х.У., к матери Гази Карсанова с просьбой как к старшей в доме, разрешить дать для постановки их сарай. Мать Гази долго не соглашалась на это, ссылаясь на то, что они своими постановками делают их дом «хынджылӕггаг» - посмешищем, позорной игрушкой в глазах населения, но в конце концов, приняв во внимание, что ее другой сын учитель Алга Карсанов, отсутствовавший тогда из села, был в хороших отношениях с инициаторами постановок и, своим отказом не желая огорчать сына, согласилась уступить сарай под представление.
Одержана была первая крупная победа подысканием помещения, и восторгу всей группы не было конца. Нужно было оборудовать в сарае сцену и обставить зрительный зал. Денег у группы не было. Все, что они выручили в прошлые маскарады, было истрачено гражданином Мамсуровым Г., которому они отданы были на хранение. Так эти деньги не были получены и впоследствии. На необходимые расходы братья Цоколаевы уступили свои 50 рублей, присланные им братом-военным, Буском. В этот же день были сняты размеры сарая, а на другой день отправлены были во Владикавказ специальные гонцы для закупки необходимых материалов.
Купили реечных оболонок, красный кумач для занавеса, бязи для стен - все это доставлено было на себе за черту города к Ольгинской дороге и доставлено на попутных арбах в Ольгинское.
Во Владикавказе Чермену Баеву, известному революционеру, сожженному впоследствии белыми, поручено было вместе с Б. Тотровым достать гримировочный материал, «туманные картины» из осетинской жизни и художественное изображение Кавказских гор с группой Столовой горы и Казбека и заказать пригласительные билеты. Все это было доставлено в с. Ольгинское на другой же день. Они же заказали пригласительные карточки на спектакль. За неимением ни средств, ни афиш, ни программ этого первого представления не было напечатано.
В тени большого липового дерева, росшего посередине двора Цоколаевых, кипела работа с утра до вечера над созданием сцены, согласно распоряжения Д. Цоколаева, получившего техническое образование и знакомого с этим делом.
Вместе с подготовкой пьесы шла подготовка к хоровому выступлению. Хористами были те же лица, которые разыгрывали пьесы и еще несколько других. Управлял хором Мамиев Е., обнаруживший впоследствии способности к пению и не раз выступавший с сольными номерами в хоре, в дуэтах и т.д. на осетинской сцене.
Все участники спектакля готовились к своим ролям весьма интенсивно и добросовестно: репетиции в день проходили два раза. Наконец, подготовка подходила к концу, выбран был день спектакля и разосланы пригласительные билеты.
Во Владикавказе при раздаче пригласительных билетов осетинской интеллигенции раздававшие их Чермен Баев и А. Цоколаев смущались, настолько это было ново и настолько они не были уверены в успехе своего дела.
Накануне спектакля появились на стенах некоторых домов афиши, плакаты, написанные от руки чернилами, и извещение о благотворительном спектакле. Сбор предназначался в пользу библиотеки местной церковно-приходской школы. Оборудование сцены было перевезено со двора Цоколаевых в назначенный для представления сарай и быстро, дружно установлено. На аршин от земли была сооружена сцена (подмостки, павильон, занавес и проч.), состоявшая из трехстенной комнаты с двумя дверьми и окнами. На задней стене был установлен вид Кавказских гор, установлена была и в комнате соответствующая обстановка: тахты, мутаки и прочие предметы горского обихода, устроена была приличная суфлерская будка и рама, где горели керосиновые лампы, довольно хорошо освещавшие сцену. Малинового цвета занавес искусно поднимался на кольцах кверху на удивление всех участников и зрителей, бывших на приготовлениях.
Перед сараем приготовлен был зрительный зал для публики: на земле были расставлены аршина на три от сцены стулья, скамейки, а за ними публика должна была размещаться на возвышениях из арб и прочее.
Все уже было готово. Народу явилось столько, что негде было разместиться; заполнен был весь двор, многим было отказано с условием впустить их следующий раз, на нумерованных местах уселись получившие пригласительные билеты.
О невероятном наплыве зрителей на это представление и проявленном к нему интересе говорит следующая заметка в печати: «Периодически в осетинских селениях устраивались вечера, которые, к сожалению, за последнее время прекратились. Посмотрим же, насколько осетины оценили ту культуру, которая проникла к ним. Летом 1904 года учащаяся молодежь устроила спектакль в селении Ольгинском. В конце спектакля показывались «туманные картины».
Участники на постановку пьесы истратили незначительную сумму и, дабы вернуть ее, назначили входную плату. Перед спектаклем были заперты все двери во двор, открыта была только калитка, где и стояла касса. Во время спектакля участникам представилась такая картина: мальчишки лезли под ворота, а молодежь ухитрилась снять черепицу с крыши и спуститься во двор.
Спрашивается, почему тогда дети не отправились играть в карты, а взрослые не остались на своем традиционном ныхасе. Потому что культура выше варварства, театр выше карт». (Андрей Баев. Статьи по кооперации. Владикавказ, 1911. Вып. 1.С.22).
До начала спектакля вместо оркестра играл патефон, забранный у Цоколаевых. Публика угомонилась. Артисты спешно гримировались за кулисами, так как до этого они были заняты организацией сцены и впуском публики. По окончании игры патефона с чердака сарая над сценой грянул осетинский хор под управлением Е. Мамиева. Публика затаила дыхание. Режиссер и сценариус Дз. Цоколаев последний раз проверил готовность сцены и артистов к началу спектакля, заглянул в суфлерскую будку. Все оказались на месте, все было готово для выступления. Взвился занавес. Все смолкло, застыло, и эту тишину нарушали слова исполнителя Дз. Туганова: «Цӕй ӕрӕгма нӕм цӕуы Миша?». Эти слова из комедии Е. Бритаева «Уӕрӕседзау». Успех был колоссальный: первая пьеса была проведена так дружно, так хорошо, как никогда больше впоследствии. Шумным овациям не было конца. Публика была удовлетворена тем трагико-комическим положением, в которое попал главный герой Миша, она убедилась в том, что их малограмотные сыновья, братья, хваставшиеся тем, что в России они занимали важные места, на самом деле были лакеями и т.д.
Эта пьеса долго ставилась на сцене осетинского театра, даже еще в первые годы Октябрьской революции. Она была настолько популярна, что имела несколько подражаний, в числе которых «Осетины в России» Хубаева занимает одно из видных мест.
Октябрьская революция, сметшая кулаков, помещиков, князей и дворян, к которым попадал в лакеи или стражники бедняк-осетин, дала возможность узнать трудовым осетинам трудовых же русских крестьян и рабочих фабрик и заводов, принесших им освобождение от ига капитала.
Идея интернационального объединения трудящихся всего мира глубоко проникла в сознание трудящихся Осетии, и прежнему недоверчивому отношению к русским у них уже нет места.
Если в первой пьесе высмеивались неприглядные бытовые черты полуобрусевших осетин, то во второй проводится впервые с подмостков осетинской сцены агитация против несправедливостей царских чиновников, вынуждавших своими неправильными, незаконными распоряжениями мирных осетинских тружеников к уходу в абреки, объявлявшихся царским правительством вне закона.
Эти первые робкие намеки на несправедливость царских сатрапов, которые по мнению автора должны были вызвать политический протест против царского режима, и было самое главное в означенной пьесе, а не борьба между двумя друзьями, которая выведена в пьесе только для отвода глаз царской полиции.
Б. А. Алборов
