Тимур Кибиров
Заметки о книге Сергея Кабалоти
Уже само название сборника Сергея Кабалоти — «В поисках Родины» — с неизбежностью должно вызвать нападки ревнителей «почвы», профессиональных «патриотов». И, конечно, найдется немало любителей поговорить об «утрате корней», о «космополитизме» и т. д. и т. п. Какие могут быть поиски Родины? Не кощунство ли это? Вот она наша большая Родина - Союз Советских Социалистических Республик, вот она малая - Северо-Осетинская Автономная Социалистическая Республика. Все предельно просто. Знай себе воспевай родные горы, руки матери, мудрость седобородых стариков, запах очага в босоногом детстве, трудовые и ратные подвиги отцов и старших братьев, зарифмовывай глубокомысленные банальности застольных тостов - вот и вся несложная задача «патриотической» поэзии, «национальной по форме и социалистической по содержанию». И не беда, что такие стихи производятся тоннами и километрами в разных концах СССР, что отличить якутского поэта этого направления от кабардинского можно только по вкрапленным в текст этнографическим реалиям. Так чего же ищет Сергей Кабалоти? Почему эпиграфом к своей книге он взял цитату из Басе - «О, этот долгий путь!»? Почему у поэта, выросшего в Орджоникидзе, появляется строка - «На полпути к Осетии...»?
Мне кажется, здесь будет уместно вспомнить признние Александра Блока, что Россия для него «лирическая величина», не реальная держава, а некая метафизическая и метаисторическая сущность этой страны, которую необходимо выявить и реализовать, найти. Тоска по такой Родине, жажда ее воплощения, попытки разглядеть ее черты - удел всякого истинного поэта.
И вот что еще характерно - писатели-«патриоты», крикливо утверждающие свое исключительное право на любовь к Отчизне, почему-то всегда (рано или поздно) приходят к ненависти к чужому, к культурному изоляционизму, к ксенофобии, к стремлению во что бы то ни стало оградить родную словесность от иноземных заимствований, от тлетворного влияния Запада (или Востока). Они постепенно начинают относиться к национальной культуре, как старый ревнивый муж к молодой и легкомысленной жене.
Самое удивительное в этом то, что ни эти писатели, ни их почитатели не усматривают в этом ничего обидного и оскорбительного, не понимают, что подобное «охранительство» основывается на бессознательном неверии в силы национальной культуры, в ее способность адаптировать все богатства мировой литературы и остаться собой. Не мешало бы им задуматься хотя бы над тем, что стало бы с русской литературой, если бы Пушкин в свое время стоял на их позициях.
Сергей Кабалоти демонстративно выбирает противоположный путь. Его книга наполнена аллюзиями, реминисценциями, прямыми и скрытыми цитатами из поэзии, прозы, живописи всех времен и народов. Он стремится включить свои стихи в самый широкий контекст мировой культуры. Эзра Паунд, Гораций, Иосиф Бродский, Ж. Превер, Эдгар По, Рене Шаp, A. Боске, Х. Л. Борхес, А. Мальро, Э. Фрид, Ли Бо, К. Шапиро, Гойя, Неруда, В. Шекспир, И. Жданов, Э. Э. Каммингс – показателен сам набор имен авторов эпиграфов. И в этом ряду Коста Хетагуров, А. Токаев, А. Кодзати. Чрезвычайно внушительно и разнообразие поэтических форм от средневековых и ренессансных триолетов («Старуха в сумерках», «Смерть солдата»), ронделей («Оцепенение»), сонетов («Письмо», «Ты не устала в сумерках скитаться?» и др.) — до западноевропейского верлибра ХХ века («Возвращение», «Базар в Каракызе» и др.); от тонких стилизаций классической дальневосточной лирики («Запись в дневнике», «Ремарка») до философичного белого стиха («... и грянул гром разорвалась завеса»), от «Танго» и «Блюза» до «Органной вариации», от «Романса» в духе Лорки до трогательной мелодии старого русского романса («Воспоминание») и «Цыганского мотива».
Внимательное чтение книги Сергея Кабалоти позволяет заметить использование образов и тем из Евангелия и Корана, античной мифологии и Ветхого Завета, из Пушкина и Бальмонта, Блока и Хетагурова, Гумилева и Ницше.
«А не слишком ли много?» - спросит читатель. Не вредит ли подобное насыщение поэтического текста отсылками к другим текстам непосредственности восприятия, искренности, свободному поэтическому дыханию? Вопрос этот не праздный и ответ на него не очевиден. Действительно, современная поэзия утратила первозданную элементарность, детское ощущение простоты языка и мира. Хорошо это или плохо – не берусь судить. Это неизбежно. Нельзя в конце ХХ века вступая в те или иные отношения с историей культуры, с классическими текстами, с литературой других народов. Правда, множество поэтов все еще пытаются симулировать младенческую простоту, а еще большее число графоманов пребывают в блаженном невежестве и до сих пор сочиняют стихи, опираясь на дурно понятую традицию Исаковского и других поэтов- песенников 30-50 годов.
И тут с неизбежностью встает роковой для нашего искусства вопрос о понятности и нужности народу. Но на этот вопрос пора уже перестать отвечать. Слишком много глупостей, подлостей, да и просто преступлений совершено под знаком этого вопроса.
В нашей культуре сложилась парадоксальная ситуация если обыватель говорит: «Мне непонятно!», - то априорно считается, что виноват в этом обязательно художник, а не обыватель. А ведь обывателю очень многое непонятно. Зачастую ему бывает непонятно, зачем пишутся стихи. И стоит еще задуматься, так ли уж благотворно для человеческой души ощущение тотальной понятности и простоты, не слишком ли дорогую цену заплатила наша страна за этот душевный комфорт, за отсутствие мужественной готовности не пасовать перед непонятностью и сложностью мира (и искусства), стремиться осознать и сохранить все это многообразие, без которого жизнь, быть может, и спокойнее, но уж слишком напоминает казарму. В стихах Сергея Кабалоти постоянное стремление проникнуть в самую суть явлений, он не может удовлетвориться расхожими представлениями о мире. Последнее стихотворение книги так и называется «Проникновение».
гул... смутный гул...
гул незримых глубин...
Поэт чутко и мучительно прислушивается этому гулу, и последние строки книги - обращение к читателю:
вслушайся! -
слышишь?
И если не все способны расслышать этот гул, заглянуть в эти «незримые глубины», таящиеся под гладкой поверхностью обыденности, заметить разницу «между жизнью и ЖИЗНЬЮ», виноват ли в этом автор?
Впрочем, у Сергея Кабалоти есть стихи и совсем иного плана - совершенно прозрачные миниатюры, мгновенные зарисовки, подчеркнуто простые, почти лишенные свойственной ему причудливой метафоричности («Фотография», «Сентиментальное признание»). Но большинство стихотворений в этой книге отнюдь не просты; мир, описываемый поэтом, тревожен и неопределен, он постоянно меняется, он как бы творится на глазах у читателя, его очертания зыбки. Недаром наиболее часто встречающиеся слова в этих стихах — «сумрак», «сумерки». «сумрак», «сумерки». Показательны и названия стихотворений — «Прогулка в осенних сумерках», «Сумерки в ущелье», «Сумеречное», «Сумеречное либретто», «Два фрагмента из поэмы сумерек».
Мир стихов Сергея Кабалоти огромен и сложен -
Запутались в узел
имена, облака птицы сущего мира
и дыханья теней...
Поэтому-то и отсутствуют знаки препинания во многих стихах этой книги. Ведь связи между явлениями сложнее школьной грамматики.
Кстати, о знаках препинания. К сожалению, культурный уровень некоторой части наших писателей, критиков и воспитанных ими читателей столь низок, что приходится доказывать право поэта на этот прием, давным-давно ставший традиционным в поэзии ХХ века.
Книга Сергея Кабалоти вышла в 1988 году. Страну сотрясают политические события, равных которым мы не знали, пожалуй, с начала века. Практически каждый советский писатель спешит зафиксировать свою принадлежность к прогрессивному, «перестроечному» лагерю, все неожиданно для изумленных читателей оказываются беззаветными борцами за свободу и жертвами произвола. То, что большинство этих жертв благополучно издавало свои произведения и благодарило партию и правительство за счастливое детство, отрочество и юность, только придает им сейчас ретивости.
На этом фоне книга Сергея Кабалоти выглядит странным и приятным исключением. Никаких дежурных стихотворений на злобу дня. Поэт выясняет свои отношения с миром, Родиной, историей, женщиной, культурой с вдумчивой сосредоточенностью, не отвлекаясь на сиюминутный шум времени.
Я совсем не хочу сказать, как это делают сейчас многие, что поэзии противопоказано обращение к социальной тематике, к современности, публицистичности. Но поэзии противопоказаны суета и конъюнктурность. Литература, пользуясь словами Мандельштама, не должна быть «разрешенной». Дело поэта не подыскивание звучных рифм для общепризнанных мнений и руководящих указаний, а нечто иное, бесконечно более важное. Сформулировать задачи поэзии я не могу, да, наверное, никто не сможет, но отличить халтуру от настоящего творчества не так сложно, как принято считать. Настоящая поэзия всегда неожиданна, всегда немного неуместна, бестактна. Она всегда напоминание о том, что общепризнанные истины ненадежны, что творение мира еще не завершено.
И, наконец, самый сложный и болезненный вопрос – может ли книга, написанная на русском языке, принадлежать осетинской литературе? Я не берусь решать этот вопрос. Но мне хочется поделиться своими размышлениями по этому поводу.
В свое время, пытаясь самостоятельно овладеть английским языком, я читал со словарем американские романы Владимира Набокова. И непостижимым для меня образом чтение его сложной прозы давалось мне гораздо легче, чем чтение каких-нибудь увлекательных детективов, написанных простыми предложениями. Дело лингвиста разбираться в этом феномене, я же могу предположить только одно — язык этого англоязычного классика в чем-то очень существенном остался русским, сохранил некую неуловимую суть русской речи.
Мне трудно судить, насколько русские стихи Сергея Кабалоти передают черты осетинского национального характера, но советую читателям этой книги рассмотреть ее и под этим углом зрения. Быть может, она в чем-то существенном окажется более осетинской, чем
стихи многих осетиноязычных поэтов. Искренняя любовь к земле предков, тревога за судьбу Осетии, которыми проникнуты стихи Сергея Кабалоти, позволяют на это надеяться.
См.: Литературная Осетия, 1990 №74
